Следует подчеркнуть, что «пограничный» пациент приходит к субъективному переживанию одиночества различными психодинамическим путями; каждый из них требует терапевтического внимания.
Общепризнанными являются три пути:
1. Ярость на объект, оказывающий поддержку, если он недостаточно доступен или неспособен к полному удовлетворению потребностей пациента, по напряжению и интенсивности может оказаться уничтожающей.
В этих обстоятельствах пациент как бы «вышвыривает» психотерапевта из своего сознания.
2. Временами потребность в опоре на кого-либо становится настолько сильной, что пограничная личность прибегает к наиболее примитивной, как назвал ее Мейсснер (Meissner, 1971), форме интернализации – инкорпорации, которая переживается как фантазии и побуждения к взаимному поглощению, пожиранию объекта поддержки или поедание им.
Трудность инкорпоративной формы интернализации у лиц, осуществивших дифференциацию себя от объекта (чего достигают пограничные личности), состоит в том, что она переживается как грозящая утратой объекта и/или потерей своего я.
В моменты наиболее сильных инкорпоративных желаний для сохранения себя и объекта пограничный пациент вынужден отдаляться от человека, в котором испытывает нужду.
Однако он переживает защищающее психологическое расстояние, установленное им между собой и объектом, как невыносимую изоляцию и одиночество, от которых и произошло влечение к инкорпорации.
3. Пограничные личности переживают горе как невыносимую скорбь, которая согласно данным Семрада (Semrad, 1969), является столь же непереносимой и для психотических больных.
Подобно им, чтобы избежать скорби, пограничные личности прибегают к нелепому отрицанию; оно полностью удаляет из сознания все следы присутствия и интроекции утраченного объекта поддержки.
В определенные моменты аналитической работы отсутствие психотерапевта чревато такой скорбью и может провоцировать описанное отрицание.
Однако в результате отрицания появляется субъективное переживание одиночества.
4. Клинический и супервизорский опыт убедил нас, что у пограничных личностей существует четвертая, более фундаментальная детерминанта одиночества.
Мы многократно сталкивались с состояниями одиночества, нередко невыносимыми для пациента и исполненными глубочайшей безнадежностью.
В ходе исследования этих состояний в контексте адекватного терапевтического альянса пациенты рассказывали, что это особое одиночество было самым болезненным переживанием в их жизни, скорее воспринимавшимся в качестве первичной данности в личной истории.
Например, одна пациентка, выразившая чувство невыносимого одиночества, отнесла его к своему раннему детскому опыту.
Большую часть времени ее мать была неспособна к эмпатическому взаимодействию с дочерью.
Она вспоминала, как, лежа в детской кроватке, испытывала отчаянное одиночество, но никого не звала, поскольку знала, что никто не придет.
Примечательно, что в этом воспоминании не присутствовало «имаго» какого-либо человека, и не было надежды, что ей удастся кого-нибудь дозваться.
/Дж.Бьюи «Одиночество и пограничная психопатология»/
Comments